Колоски жита
Запись воспоминаний Ирины Дмитриевны Клейменовой (Черной), с.Лесничовка
СУНДУК
Когда мне было четыре годика, я помню, случилась сильная буря. Видно, где-то было извержение вулкана, потому что вдруг все сделалось черно. Такая черная пыль откуда-то волной нашла, что солнца не стало видно. И мама всех нас троих детей поставила в хате на колени, зажгла свечку и заставила Богу молиться.
А отец мой и сестра Фаня поехали в Балту на базар на своих еще лошадях, потому что это был 27-й год, колхозов тогда еще не было, они с 29-го года стали организовываться. Отец заказал в Балте сундук новый крашеный, и уже вез его домой, как поднялась эта пыль. Тогда решили накрыть его кожухом, что лежал в телеге, но приложили меховой стороной к свежевыкрашенному, поэтому, когда привезли его домой, новый сундук был уже не светло-зеленый, а рябой.
1927 год
Ирина, Вася,
Маруся (Балта, базар. 1930).
ГОЛОД
Нас в семье было шестеро: двое у отца от первого брака - Маня и Фаня и четверо у моей мамы - я с 23-го года, Вася с 26-го, Маруся с 27-го и Павлик с 30-го или с 31-го года. Когда стали организовывать колхозы, у нас забрали все - лошадей, корову, лешку с поросятами, а отец все равно не хотел вступать в колхоз, и тогда на него наложили штраф в 80 рублей. Мы продали тогда все, в доме не было подушек, рядна на кровати и то не было. Но денег не хватило, и ему присудили пять лет.
И мы остались с мамой одни. В 33-ем был сильный голод, и для детей в селе организовали интернат, куда мы ходили каждый день за едой и кусочком хлеба. Однажды, когда мы шли в интернат или, как мы его называли, площадку, Маруся, которой было тогда три годика, упала по дороге и умерла. Павлику же было около двух, когда он умер. В интернате нас сажали за большие, сколоченные из досок столы и заставляли петь песни. Говорили, что тем, кто петь не будет, еду не дадут. И мы пели:
"Дощик, дощик
Капае дрибненький.
В коллективе мы живем,
Встаемо раненько".
А мама умерла тоже в 33-ем. Не знаю точно когда. Помню только, что тогда жито как раз начало колоски выкидывать. Сейчас думаю, что это было, наверное, в мае. На похоронах я тоже не была и знаю только приблизительно, где она похоронена. Мне говорили, что у ее могилы вишня росла. Сейчас уже и холмика небольшого нет на том месте под вишней, которое я долгие годы считала ее могилой. Когда был голод, людей хоронили часто, без крестов. Ни у кого, ни на что сил не было.
Мы с Васей остались в интернате. Повариха Настя очень была добрая. Говорила: "Я тебя оставлю на кухне ночевать, запру. Тут котлы, где каша варилась. Ты скобли и ешь". Я скоблила в тряпочку, а утром Васе давала.
Напротив нашего пустого дома был свинарник. Лошади в колхозе дохли, и мясо то мешали с половою и варили свиньям. А в сарае, где свиней держали, дырки были. И мы с Васей, пока никто не видел, лазали в сарай, выбирали мясо из половы и ели. Старшие мои сестры тогда уже за муж повыходили. У них свои беды были. Никому чужие дети не нужны. Так мы с Васей и ходили везде одни.
ОТЕЦ
Отцу в 32-ом присудили пять лет и послали строить Москва-канал. Там тоже был сильный голод, люди умирали. И выжил он там только благодаря счастливой случайности. Его троюродный брат был дьяконом и его тоже послали сроить Москва-канал. А поскольку он был очень образованным человеком, ему поручили развозить хлеб на машине. Вот они там и встретились. Отец рассказывал, что дядя Миша, увидав какой он тощий, наказал заприметить ему место, куда он выбросит буханку хлеба по дороге и все сразу не есть, чтобы не умереть. Так отец три дня в те кусты и ходил есть. А потом уже стал думать, как ему оттуда выбраться. Услышал, будто тех, у кого кровавый понос, отпускают домой. Выпил стакан соли и его из медпункта сразу домой отправили.
Вернулся он в 34-ом. Жито стало спеть. Мне уже 11 лет было. В доме полы земляные, ничего нет. Лежит он на печи, а из него кровь льется. Долго он тогда болел, несколько месяцев. Стали мы жито сушить и зерна долбать. Ели сырое и коржи пекли. Ели акации цвет и листья с вишен. Порой идем по дороге, колосков насобираем, а сумку не хочет никто нести. Подеремся, сумку покинем на дороге и придем домой без сумки, голодные. Такие глупые были. Уже во время войны вернулся дядя Миша. Я тогда сильно болела, приходил меня проведать. Ведь как он страдал, а таких добрых людей мало бывает.
Ирина Черная (второй ряд в центре) с подругами - учащимися балтского медучилища, 1940.
Ирины Дмитриевны Клейменова (Черная) с дочерью. Балта, 1953.
Опубликовано: Пчела #28-29 (сентябрь-октябрь 2000)
|
